Молчаливость и скромность — качества очень пригодные для разговора.
Автор: SmileForMeBaby
Перевод: «Солнечный котенок»
Разрешение на перевод: получено
Фэндом: Final Fantasy VII: Advent Children
Пейринг: Клауд/Кададжи
Рейтинг: авторский – приблизительно R. Хотя ближе к NC-17
Жанр: авторский – Romans
Предупреждения: ну… возраст Кададжи разве что…
Дисклеймер: Все не наше. Что-то принадлежит Square Enix, что-то – автору… а нам как обычно))
читать дальшеСвет солнца – жесткий и безжалостный – в глаза.
Это неправильно. У него никогда не было и никогда не будет постели, стоящей у окна. Инстинкты, накрепко вбитые в Шин-Ра корпорейшен. И в Шин-Ра лабораториз – тоже.
Что это может означать?
Много чего… но полноценный анализ тонет в волне боли.
Боль – во всем теле.
Голова – гудящая, как котел мако-реактора. И такая же тяжелая.
Мышцы – словно он весь вчерашний день провел в тренажерном центре турков. Против них и сражаясь.
А до этого – три месяца лежал, не шевеля ни одним пальцем.
И еще… достаточно специфическая боль изнутри. Вокруг ануса и далее…
Вчера не было тренировки. Вчера была свадьба. Лоз – до одури счастливый. Тифа – сияющая, как наплечник Сефирота. Сам Сефирот – голодным взглядом пожирающий Руфуса. Руфус – нервно уговаривающий Страйфа пойти в телохраны. Страйф – молча пьющий бледно-зеленое виски из Айсикла.
Мерзкое на вкус.
Что потом?
А потом – ничего. Провал. Темнота.
Только солнечные лучи – в глаза. И боль. И – негромкий всхрап за спиной.
ЧТО?!
Есть вещи, которых быть не могло – в силу противоречия законам мира. Домашний випон, например. Подземный чокобо. Клауд, спящий в его, кададжевой, постели.
Надо понимать, он, Кададжи, спящий в постели Клауда – законам мира не противоречит.
И боль, специфическая боль, от которой так трудно сидеть…
Клауда в его постели быть не может. А постель, в которой спит Кададжи – это постель Кададжи! И нечего в ней делать!!
– Как ты тут, *%*;%::?, оказался?!!
Голова отозвалась новой болью, взгляд расфокусировался. Зря. Наверное, выражение лица Клауда, проснувшегося от падения на пол, было достаточно занимательным.
– Мне и самому это интересно… – пробормотал растерянный голос…
– Что здесь было, черт возьми?! – на два тона ниже. Из жалости к собственной голове.
– И это я тоже не отказался бы узнать, – поднимаясь, бросил Страйф.
Что? Что значит… что значит – тоже не отказался бы… что?
Роскошно.
Проснуться с похмелья. В постели с… с мужчиной! Понимая, что тебя отымели по полной. Не помня – о том, как расстался с собственной девственностью.
Да еще и выяснить, что тот, кто тебя отымел – сам того не помнит.
О том, что абсолютно случайно именно в этого человека он влюблен с первой встречи, думать лучше даже не стоило. И так – больно. И есть пределы боли – даже для шинентай.
Но Дженова, за что?
Экс-солджер уже был одет. Быстро он. Ну… еще бы… не он же… нет, об этом лучше не думать. Не при нем.
– Тебе плохо, – констатировал экс-солджер. – Не переживай, пройдет.
Стоило бы молчать. Остатки гордости… какой, к випонам, гордости?!
– Это все, что ты хочешь сказать?
– А чего еще ты ждешь? – ровное удивление. Все так, как должно быть. Все в норме. – Просто перетерпи это…
– Перетерпи, – привкус зеленого виски на языке. Отблески мерзкого зеленого пойла – перед глазами… перетерпи… – Перетерпи… это мне говоришь ты? После того, как… воспользовался мною?
Остальное пришлось глотать. Гордость, оказывается.
– Ты определенно был не против, – усмешка в ответ.
Можно возразить, что он ничего не соображал.
Можно напомнить, что он был слишком пьян.
Можно намекнуть, что он в силу возраста о многом имел смутные представления…
Только вот – некому. Так получилось.
Чужая кровать – под лопатками.
Солнце – даже сквозь задернутые шторы.
Боль.
И – воспоминания, одно за одним, косяк перелетных птиц… цепляющаяся за ветви лиана… Йазу говорил, что лианы – самые опасные из растительных паразитов.
И самые красивые.
Ладонь, горячая ладонь – между спиной и стеной, и губы, горячие губы – целующие, кусающие, сильные, с привкусом зеленого виски, и вкус кажется самым прекрасным в мире… наверное, в бутылке было что-то другое… Стоны, громкие стоны, и Клауд, закрывающий ему рот губами, и стоны, отдающиеся в груди, и сильное бедро, которое так приятно обхватить, всем телом прижимаясь к твердой выпуклости в брюках экс-солджера… или лже-солджера… Мешающаяся одежда, треснувшая по плечу безрукавка, заевшая молния комбинезона, негромкий мат сквозь стиснутые зубы, нетерпеливые руки, стягивающие кожу с кожи…
– Нет!
Не стоит этого вспоминать. Не стоит…
– Я не хочу ничего вспоминать, – себе. Вслух. Чтобы расслышать и запомнить.
– Ты чего кричишь? – длинные пряди по плечам, изящно наклоненная голова, изогнутая светлая бровь… – Чего не хочешь вспоминать? Что-то плохое приснилось?
– Э-э-э… да, – Йазу обмануть сложно. Очень. Но можно.
И надо постараться. Иначе – последствия непредсказуемы.
Ход мыслей второго клона – нечто непостижимое. Но если ход мыслей второго клона дойдет до Сефирота… только новой битвы Старших им и не хватало – для полного счастья. Для Сефирота это будет предлог. Для Клауда – развлечение. Или – наоборот.
И лучше бы ему взять себя в руки.
– Спасибо, Йазу, все хорошо, – насквозь фальшивым тоном, но Йазу не будет лезть в то, с чем может справиться сам Кададжи. – Я… собираюсь одеться и погулять. Если что – я буду у озера.
Дверь слишком беззвучна. Это начало казаться минусом.
Впрочем, какое ему дело до двери в комнату Клауда?
И можно подумать, Йазу ни о чем не догадывался – заглядывая в эту дверь.
Не забыть бы поблагодарить.
– Добрый день, малыш, – уже у лестницы на выходе из дома… не успел.
Вот сейчас даже тень мыслей о Клауде лучше бы выкинуть. Руфус как-то – полушутя – бросил, что Сефирот читает мысли.
Полушутя. Но в каждой шутке шутки – лишь доля.
Озеро. Он собирался на озеро. Высокий обрыв из неровных багряных и белесых пластов. Темные волны, подтачивающие скалы. Невысокий водопад – метрах в пятистах. Ветер, сдувающий пену с волн. И – тишина. Покой и тишина.
– Добрый день, господин Сефирот.
Жесткая ладонь Сефирота, взъерошившая волосы. Йазу обещает вырасти таким же высоким. Интересно, а он до такого роста дотянет? Или – как Лоз?
– Куда-то идешь?
– Да, на озеро, – внимательный прищур холодных глаз, и почти правда – спасибо тебе, Йазу, – наготове. – Хочу… куда-нибудь, где потише. Кажется, я вчера… увлекся выпивкой.
Йазу бы ответ не обманул, и спасибо Шин-Ра – за такую хорошую школу общения.
– Увидимся, – усмешка Сефирота становится мягкой.
Увидимся…
Высокий берег – чуть подальше и правее. Солнце, разбивающее лучи на слоеном пироге обрыва. Волны, возмущенно ворчащие волны, разбивающиеся о пласты скал. Ветер, бросающий в лицо мелкие холодные брызги.
Тишина. Покой и тишина.
Солнце, перешедшее зенит.
Бездонная пропасть синего неба.
Сплетающиеся от тихого ветра облака…
Сплетающиеся…
Его ноги – оплетающие тренированное тело. Его вскрик – когда сильные руки подхватили его – и опрокинули, и кровать спружинила под двойным весом. Его язык – потерявшийся в ощущениях чужих губ. Его тело, изогнувшееся от прикосновения пальцев, от проникновения, от боли, перевитой удовольствием. Его крики, и крики Клауда, и подступившая тьма – когда его растягивало изнутри чужое тело. Неровный, рваный ритм толчков, и трение накачанного живота о его плоть, сильные пальцы, ласкающие и возбуждающие, твердая ладонь – под затылком, тихий шепот, рваный неровный ритм… Раскаленная волна удовольствия… Подкравшаяся волна тьмы… Руки, жадные руки Клауда, держащие его в ночи…
Не переживай, пройдет.
Может… зря он все Сефироту не рассказал?
Тонкое лезвие Масамуне, рассекающее воздух, оглушающий звон мечей, клинок, пронзивший незащищенное плечо… у Клауда до сих пор шрам на этом месте… и губы помнят короткую линию рубца.
– Реши уж… чего ты хочешь, Кададжи, – грустно усмехнулся он сам над собой.
– А чего ты хочешь, Кададжи? – негромко поинтересовался голос у него за спиной.
О-о-отлично. Теперь осталось вспомнить, какие из мыслей он успел озвучить.
– Уж точно не разговаривать с тобой, Страйф.
И это ведь даже и не ложь…
Негромкий выдох за спиной. И очень трудно заставить себя подняться, повернуться, смотреть в лицо…
Лицо было расстроенным. С чего бы?
– Что тебе еще надо, Страйф? Мне показалось, что все, что ты хотел – ты взял прошлой ночью.
– Я… пришел извиниться… правда.
Подходящего ответа – не нашлось. Вообще.
А что в таких случаях говорят?
– Извиниться? За что?
За то, что заставил желать? За то, что позволил обо всем забыть? За то, что тебя невозможно не любить? А разве ты, Клауд – виновен в этом?
– Мне жаль, Кададжи, – тихо, на грани слышимости, произнес блондин, растерянно проведя рукой по растрепанным прядям. – Я бы никогда не позволил тому, что случилось, произойти, если бы… если бы не подумал… мне показалось… прости…
Сердце застыло, заныло, задрожало… дыхания не хватало, и почему-то глаза застелила тьма. И, как ночью, теплые руки удержали на грани, тихий встревоженный голос что-то спрашивал, что-то говорил, чего-то требовал, а все, что было важным…
… а все, что являлось важным – это ответ…
– Если бы… что? Что – показалось?
Собственный голос показался хрипом. Хриплым шепотом в защищенное лишь тонкой тканью плечо. Еле слышным бормотанием…
Но – Клауд расслышал.
– Я подумал, что для тебя это не просто… секс по пьяни. Что… что ты и вправду… что я нужен тебе…
Слова в очередной раз исчезли, и Клауд, не дождавшись ответа, постарался отстраниться. Голубые глаза, сжатые губы, маска, скрывающая боль…
Волосы Клауда – как и говорил Сефирот – оказались колючими. И жесткими. Надо будет узнать, он-то как это выяснил? Потому что прикасаться к волосам его Клауда он больше никому не позволит. Убьет. Медленно и равнодушно.
А сжатые губы долго не хотели расслабляться.
– Я не отпущу тебя… это предупреждение, – прошептал в ухо обещающий голос, словно давая последний шанс отступить.
Словно этот шанс был хоть кому-нибудь нужен.
– Я люблю тебя, – спустя еще два поцелуя, и новый поцелуй, и еще…
… и размеренное ворчание волн, разбивающих упрямую скалу.
– Я тоже люблю тебя… Клауд…
И никакой надежды, что Клауд этого не расслышал.
Конец
Перевод: «Солнечный котенок»
Разрешение на перевод: получено
Фэндом: Final Fantasy VII: Advent Children
Пейринг: Клауд/Кададжи
Рейтинг: авторский – приблизительно R. Хотя ближе к NC-17
Жанр: авторский – Romans
Предупреждения: ну… возраст Кададжи разве что…
Дисклеймер: Все не наше. Что-то принадлежит Square Enix, что-то – автору… а нам как обычно))
читать дальшеСвет солнца – жесткий и безжалостный – в глаза.
Это неправильно. У него никогда не было и никогда не будет постели, стоящей у окна. Инстинкты, накрепко вбитые в Шин-Ра корпорейшен. И в Шин-Ра лабораториз – тоже.
Что это может означать?
Много чего… но полноценный анализ тонет в волне боли.
Боль – во всем теле.
Голова – гудящая, как котел мако-реактора. И такая же тяжелая.
Мышцы – словно он весь вчерашний день провел в тренажерном центре турков. Против них и сражаясь.
А до этого – три месяца лежал, не шевеля ни одним пальцем.
И еще… достаточно специфическая боль изнутри. Вокруг ануса и далее…
Вчера не было тренировки. Вчера была свадьба. Лоз – до одури счастливый. Тифа – сияющая, как наплечник Сефирота. Сам Сефирот – голодным взглядом пожирающий Руфуса. Руфус – нервно уговаривающий Страйфа пойти в телохраны. Страйф – молча пьющий бледно-зеленое виски из Айсикла.
Мерзкое на вкус.
Что потом?
А потом – ничего. Провал. Темнота.
Только солнечные лучи – в глаза. И боль. И – негромкий всхрап за спиной.
ЧТО?!
Есть вещи, которых быть не могло – в силу противоречия законам мира. Домашний випон, например. Подземный чокобо. Клауд, спящий в его, кададжевой, постели.
Надо понимать, он, Кададжи, спящий в постели Клауда – законам мира не противоречит.
И боль, специфическая боль, от которой так трудно сидеть…
Клауда в его постели быть не может. А постель, в которой спит Кададжи – это постель Кададжи! И нечего в ней делать!!
– Как ты тут, *%*;%::?, оказался?!!
Голова отозвалась новой болью, взгляд расфокусировался. Зря. Наверное, выражение лица Клауда, проснувшегося от падения на пол, было достаточно занимательным.
– Мне и самому это интересно… – пробормотал растерянный голос…
– Что здесь было, черт возьми?! – на два тона ниже. Из жалости к собственной голове.
– И это я тоже не отказался бы узнать, – поднимаясь, бросил Страйф.
Что? Что значит… что значит – тоже не отказался бы… что?
Роскошно.
Проснуться с похмелья. В постели с… с мужчиной! Понимая, что тебя отымели по полной. Не помня – о том, как расстался с собственной девственностью.
Да еще и выяснить, что тот, кто тебя отымел – сам того не помнит.
О том, что абсолютно случайно именно в этого человека он влюблен с первой встречи, думать лучше даже не стоило. И так – больно. И есть пределы боли – даже для шинентай.
Но Дженова, за что?
Экс-солджер уже был одет. Быстро он. Ну… еще бы… не он же… нет, об этом лучше не думать. Не при нем.
– Тебе плохо, – констатировал экс-солджер. – Не переживай, пройдет.
Стоило бы молчать. Остатки гордости… какой, к випонам, гордости?!
– Это все, что ты хочешь сказать?
– А чего еще ты ждешь? – ровное удивление. Все так, как должно быть. Все в норме. – Просто перетерпи это…
– Перетерпи, – привкус зеленого виски на языке. Отблески мерзкого зеленого пойла – перед глазами… перетерпи… – Перетерпи… это мне говоришь ты? После того, как… воспользовался мною?
Остальное пришлось глотать. Гордость, оказывается.
– Ты определенно был не против, – усмешка в ответ.
Можно возразить, что он ничего не соображал.
Можно напомнить, что он был слишком пьян.
Можно намекнуть, что он в силу возраста о многом имел смутные представления…
Только вот – некому. Так получилось.
Чужая кровать – под лопатками.
Солнце – даже сквозь задернутые шторы.
Боль.
И – воспоминания, одно за одним, косяк перелетных птиц… цепляющаяся за ветви лиана… Йазу говорил, что лианы – самые опасные из растительных паразитов.
И самые красивые.
Ладонь, горячая ладонь – между спиной и стеной, и губы, горячие губы – целующие, кусающие, сильные, с привкусом зеленого виски, и вкус кажется самым прекрасным в мире… наверное, в бутылке было что-то другое… Стоны, громкие стоны, и Клауд, закрывающий ему рот губами, и стоны, отдающиеся в груди, и сильное бедро, которое так приятно обхватить, всем телом прижимаясь к твердой выпуклости в брюках экс-солджера… или лже-солджера… Мешающаяся одежда, треснувшая по плечу безрукавка, заевшая молния комбинезона, негромкий мат сквозь стиснутые зубы, нетерпеливые руки, стягивающие кожу с кожи…
– Нет!
Не стоит этого вспоминать. Не стоит…
– Я не хочу ничего вспоминать, – себе. Вслух. Чтобы расслышать и запомнить.
– Ты чего кричишь? – длинные пряди по плечам, изящно наклоненная голова, изогнутая светлая бровь… – Чего не хочешь вспоминать? Что-то плохое приснилось?
– Э-э-э… да, – Йазу обмануть сложно. Очень. Но можно.
И надо постараться. Иначе – последствия непредсказуемы.
Ход мыслей второго клона – нечто непостижимое. Но если ход мыслей второго клона дойдет до Сефирота… только новой битвы Старших им и не хватало – для полного счастья. Для Сефирота это будет предлог. Для Клауда – развлечение. Или – наоборот.
И лучше бы ему взять себя в руки.
– Спасибо, Йазу, все хорошо, – насквозь фальшивым тоном, но Йазу не будет лезть в то, с чем может справиться сам Кададжи. – Я… собираюсь одеться и погулять. Если что – я буду у озера.
Дверь слишком беззвучна. Это начало казаться минусом.
Впрочем, какое ему дело до двери в комнату Клауда?
И можно подумать, Йазу ни о чем не догадывался – заглядывая в эту дверь.
Не забыть бы поблагодарить.
– Добрый день, малыш, – уже у лестницы на выходе из дома… не успел.
Вот сейчас даже тень мыслей о Клауде лучше бы выкинуть. Руфус как-то – полушутя – бросил, что Сефирот читает мысли.
Полушутя. Но в каждой шутке шутки – лишь доля.
Озеро. Он собирался на озеро. Высокий обрыв из неровных багряных и белесых пластов. Темные волны, подтачивающие скалы. Невысокий водопад – метрах в пятистах. Ветер, сдувающий пену с волн. И – тишина. Покой и тишина.
– Добрый день, господин Сефирот.
Жесткая ладонь Сефирота, взъерошившая волосы. Йазу обещает вырасти таким же высоким. Интересно, а он до такого роста дотянет? Или – как Лоз?
– Куда-то идешь?
– Да, на озеро, – внимательный прищур холодных глаз, и почти правда – спасибо тебе, Йазу, – наготове. – Хочу… куда-нибудь, где потише. Кажется, я вчера… увлекся выпивкой.
Йазу бы ответ не обманул, и спасибо Шин-Ра – за такую хорошую школу общения.
– Увидимся, – усмешка Сефирота становится мягкой.
Увидимся…
Высокий берег – чуть подальше и правее. Солнце, разбивающее лучи на слоеном пироге обрыва. Волны, возмущенно ворчащие волны, разбивающиеся о пласты скал. Ветер, бросающий в лицо мелкие холодные брызги.
Тишина. Покой и тишина.
Солнце, перешедшее зенит.
Бездонная пропасть синего неба.
Сплетающиеся от тихого ветра облака…
Сплетающиеся…
Его ноги – оплетающие тренированное тело. Его вскрик – когда сильные руки подхватили его – и опрокинули, и кровать спружинила под двойным весом. Его язык – потерявшийся в ощущениях чужих губ. Его тело, изогнувшееся от прикосновения пальцев, от проникновения, от боли, перевитой удовольствием. Его крики, и крики Клауда, и подступившая тьма – когда его растягивало изнутри чужое тело. Неровный, рваный ритм толчков, и трение накачанного живота о его плоть, сильные пальцы, ласкающие и возбуждающие, твердая ладонь – под затылком, тихий шепот, рваный неровный ритм… Раскаленная волна удовольствия… Подкравшаяся волна тьмы… Руки, жадные руки Клауда, держащие его в ночи…
Не переживай, пройдет.
Может… зря он все Сефироту не рассказал?
Тонкое лезвие Масамуне, рассекающее воздух, оглушающий звон мечей, клинок, пронзивший незащищенное плечо… у Клауда до сих пор шрам на этом месте… и губы помнят короткую линию рубца.
– Реши уж… чего ты хочешь, Кададжи, – грустно усмехнулся он сам над собой.
– А чего ты хочешь, Кададжи? – негромко поинтересовался голос у него за спиной.
О-о-отлично. Теперь осталось вспомнить, какие из мыслей он успел озвучить.
– Уж точно не разговаривать с тобой, Страйф.
И это ведь даже и не ложь…
Негромкий выдох за спиной. И очень трудно заставить себя подняться, повернуться, смотреть в лицо…
Лицо было расстроенным. С чего бы?
– Что тебе еще надо, Страйф? Мне показалось, что все, что ты хотел – ты взял прошлой ночью.
– Я… пришел извиниться… правда.
Подходящего ответа – не нашлось. Вообще.
А что в таких случаях говорят?
– Извиниться? За что?
За то, что заставил желать? За то, что позволил обо всем забыть? За то, что тебя невозможно не любить? А разве ты, Клауд – виновен в этом?
– Мне жаль, Кададжи, – тихо, на грани слышимости, произнес блондин, растерянно проведя рукой по растрепанным прядям. – Я бы никогда не позволил тому, что случилось, произойти, если бы… если бы не подумал… мне показалось… прости…
Сердце застыло, заныло, задрожало… дыхания не хватало, и почему-то глаза застелила тьма. И, как ночью, теплые руки удержали на грани, тихий встревоженный голос что-то спрашивал, что-то говорил, чего-то требовал, а все, что было важным…
… а все, что являлось важным – это ответ…
– Если бы… что? Что – показалось?
Собственный голос показался хрипом. Хриплым шепотом в защищенное лишь тонкой тканью плечо. Еле слышным бормотанием…
Но – Клауд расслышал.
– Я подумал, что для тебя это не просто… секс по пьяни. Что… что ты и вправду… что я нужен тебе…
Слова в очередной раз исчезли, и Клауд, не дождавшись ответа, постарался отстраниться. Голубые глаза, сжатые губы, маска, скрывающая боль…
Волосы Клауда – как и говорил Сефирот – оказались колючими. И жесткими. Надо будет узнать, он-то как это выяснил? Потому что прикасаться к волосам его Клауда он больше никому не позволит. Убьет. Медленно и равнодушно.
А сжатые губы долго не хотели расслабляться.
– Я не отпущу тебя… это предупреждение, – прошептал в ухо обещающий голос, словно давая последний шанс отступить.
Словно этот шанс был хоть кому-нибудь нужен.
– Я люблю тебя, – спустя еще два поцелуя, и новый поцелуй, и еще…
… и размеренное ворчание волн, разбивающих упрямую скалу.
– Я тоже люблю тебя… Клауд…
И никакой надежды, что Клауд этого не расслышал.
Конец
@темы: Яой, Final Fantasy, Интернет, Фанфики, Клауд/Кададж